Змеи крови - Страница 65

– Мне тебя потерять тоже страшно. Как я одна останусь? Лучше вместе…

– И говорить так не смей! А кто детей растить станет? Хозяйство хочешь на распыл пустить?

– Э-э, какие у вас мысли печальные, хозяева… – потянул гость. – А я-то усадьбу вашу за крепость крепчайшую принял, рубежи московские с юга означающую. Даже местом сбора для рати назначил, что на татар пойдет. Через неделю тронуться отсюда должны. А вы никак погибать собрались, на силу свою более не рассчитываете?

– Не дождутся, – буркнула Юля, исподлобья зыркнув на мужа. – Мы еще их всех переживем. Идите к колодцу руки мыть, и в трапезную приходите. Распоряжусь Мелитинии, чтобы накрывала.

– Боится за тебя, – понимающе кивнул дьяк, оставшись наедине с хозяином.

– Знамо, боится, – кивнул Варлам. – А скажи мне, Даниил Федорович, как ты собираешься татар останавливать? Степь широкая. Где у них на дороге не встанешь, все одно стороной обойдут.

– Да есть у меня мыслишка, Варлам Евдокимович, – улыбнулся в бороду гость. – Не первый год со степняками грызусь, знаю, где у них слабое место…

* * *

Второго июля тысяча пятьсот шестьдесят восьмого года на южном берегу Северского Донца, неподалеку от Изюмского брода, немногочисленные невольники, взятые во время наскока на оскольские, тамбовские и воронежские земли, начали сворачивать татарские шатры и укладывать ковры, подстилки, деревянные жерди каркасов, железные треноги жаровен и очагов на телеги. Хорошо отдохнувшие за две недели на сочных зеленых пастбищах скакуны снова оказались под седлом у не менее хорошо отдохнувших нукеров, вдосталь повалявшихся на толстых потниках под теплым солнцем, отъевшихся парной бараниной и говядиной, заменившей надоевшую за время похода конину, насладившихся ласками рыхлых румяных невольниц, что вскоре окажутся на шумных рынках Кафы и Гезлева.

В тот же день нукеры начали сворачивать шатры и в обширном лагере возле Ор-Копы. Сахыб-Гирей, так и не дождавшись возвращения племянника, двинул тридцать тысяч собравшихся под его бунчуком нукеров на восток, вдоль побережья Азовского моря, собираясь обогнуть его, переправиться возле Азова через Дон и пойти дальше, вверх по течению реки Сосыки, углубляясь в черкесские земли.

Второго же июня поднял в седла собравшихся возле Батово русских воинов дьяк Даниил Федорович. Для поддержки пятитысячного боярского ополчения подошло четыре тысячи городских стрельцов от города Мценска и еще три тысячи – из Одоева.

С медлительным воинством Девлет-Гирея, отягощенного большим обозом, русские рати разминулись на два дня – передовые разъезды кованой конницы вышли к Изюмскому броду только тогда, когда прикрывающая хвост обоза полусотня опытного воина Гумера из рода Алги уже несколько часов, как скрылась за горизонтом.

Далее пути ратей разошлись. Гирей-бей повел свою добычу далеко в обход Днепра, известного своими разбойничьими поселениями, и на запад, к Перекопу. Русские, перейдя Дон, направились почти прямо на юг, стремительно сближаясь с войском Сахыб-Гирея. Они двигались быстрее всех, поскольку не имели ни единой повозки, и кормили скакунов овсом, давая им попастись лишь немного времени утром и вечером, пока люди сами завтракают или ужинают солониной, сдобренной перемешанной с перцем солью и разведенным в воде толокном. За татарами же тянулся не такой большой, как девлетовский, но все-таки медлительный обоз, груженый шатрами, припасами для долгого пути, посудой, оружием, пучками запасных стрел, путевой казной, походными кузнями и любимыми наложницами самого хана и его ближайших советников и еще многими насущными вещами. К тому же, татарские кони питались подножной травой, а потому для выпаса им ежедневно требовалось несколько часов.

Уже одиннадцатого июля русская рать вышла к реке Миус вдосталь напившись воды после долгого перехода через скупую на влагу степь. В тот же день передовой разъезд бояр Храмцова и Одоевского при семи холопах, поднявшись на очередной пологий взгорок заметил впереди всадников и, дав шпоры, устремился к ним.

Следивший за степью в двух верстах от левого крыла крымского войска десятник Нурмухам Кутуй тоже заметил незнакомых воинов. Его эта встреча не очень взволновала – мало ли верховых бродит по степям на бескрайних просторах ханства? Однако проверить, кто это такие, все равно следовало, а потому десятник повел восьмерых воинов своего рода навстречу чужакам.

Оба дозора разделял всего один холм. Они спустились в прогалины перед ним каждый со своей стороны, а когда снова увидели друг друга на пологой вершине, выяснять что-либо было уже поздно – настала пора действовать. Думать бесполезно, да и не о чем – показавший спину воин мгновенно превращается в беззащитную жертву.

– Ал-ла билла-а-а! – опустив копья и растягиваясь в цепь начали разгоняться татары.

– Ур-ра-а-а! – пригнулись к гривам коней русские.

Сергей Михайлович Храмцов оказался напротив вражеского десятника и вглядывался во врага, пытаясь в оставшиеся мгновения найти уязвимую точку. Но татарин выглядел защищенным целиком – боярин видел перед собой только верхний край щита, над которым, под железной шапкой, поблескивали глаза, и правое плечо. Неуверенность передалась рогатине – и в момент сшибки рогатина вошла не во всадника, а в лошадиную шею. В тот же миг Храмцов ощутил, как правый бок разорвала острая боль – стальной наконечник, порвав прочное железо кольчуги и кожу поддоспешника, вошел в живую плоть. Еще один, куда более болезненный рывок – копье вывернуло из раны. Так и не поняв, каким образом он вылетел из седла, Сергей Михайлович увидел стремительно приближающуюся землю, прикрыл глаза и его тело в третий раз пронзила боль, от которой перехватило дыхание, и он ненадолго лишился чувств.