Змеи крови - Страница 42

Именно из-за увечья, мешающего ходить в дальние походы, его и поставили командовать гарнизоном из престарелых ветеранов в тихий далекий уголок великой империи… Может, и не умирать на покое – но уж, во всяком случае, не славу себе добывать.

Добыл…

– Передай, скоро буду, – Бакы хлопнул по луке седла татарского всадника, потом вернулся в свою комнатенку, достал из-под топчана кувшин с вином, взболтал и допил остатки прямо из горла.

К этому тайному греху его приучили наемники из числа неверных. Султан, конечно, прощал своей гвардии очень многое – но все равно не стоило предаваться веселым разгулам очень уж откровенно. Правда, теперь это уже не имело никакого значения.

Как ни смешно, полкувшина вина оказались единственным имуществом, оставшимся у него после тридцати с лишним лет верной службы. Имелось, правда, десяток золотых, но…

Во время русского набега он как раз шел по улице к знакомому торговцу рыбой, которому обещал дать в долг. Услышал вопли и грозные крики, обернулся, увидел всадника в точно таких же, как у него самого, синих шароварах и полотняной рубахе, перетянутых широким кушаком, ощутил боль в голове… Чалма выдержала, десять слоев ткани смягчили удар и спасли ему жизнь – но когда Бакы пришел в себя, кошель с золотыми уже исчез.

– Вот тебе и тихий гарнизон, – вздохнул он, ставя кувшин на стол.

Итак, во время нападения неверных из полутора сотен янычар пятьдесят, оказавшихся в городе, были вырезаны все до единого, а остальные отсиделись в крепостной башне во главе с остроносым арабом, начальником порта. В то время, как начальник гарнизона пребывал неизвестно где.

– Интересно, наместник имеет право посадить меня на кол, или для этого придется ехать в Стамбул?

Он сунул ножны с ятаганом под кушак, поперек живота, и вышел на улицу.

До дворца наместника от бухты, над которой стояла казарма, идти было совсем рядом – Бакы даже не успел полюбоваться напоследок чистым голубым небом, блеском воды в расстилающейся внизу бухты, подышать чуть солоноватым прохладным воздухом.

К его удивлению, стоящие у дверей дома татары не потребовали отдать оружие, и пропустили внутрь, просто указав, что наместник ждет наверху, в покоях. Мелочь – но в душе моментально всколыхнулась надежда, и Бакы Махмуд внезапно пожалел, что от него пахнет вином. А ну, правоверный Кароки-мурза учует запах и разгневается?

Однако изменить что-либо было уже невозможно, и Баки вошел в покои наместника, сложив ладони на груди и низко поклонившись.

– Садись, янычар, – разрешил Кароки-мурза. – Возьми со стола яблоко или грушу, коли хочешь. И расскажи, как так случилось, что за время моего отъезда в Кара-Сов дикие язычники успели захватить город и разгромить его до основания?

– Они просто въехали в раскрытые ворота, уважаемый Кароки-мурза, – признал сотник. – Янычары, стоявшие в карауле, почему-то приняли их за татар и пропустили в город.

– Почему?

Хороший вопрос «почему?». Бакы Махмуд вспомнил и то, что Блак-Кая стоит на берегу внутреннего моря империи, вдали от враждебных поселений. Что здесь никогда ничего не случалось. Что весь гарнизон состоял из ветеранов, которые знали, что султан прислал их в спокойное безопасное место мирно доживать свой век. Вспомнил мчащегося на коне всадника, которого и он сам поначалу принял за одного из янычар или богатых ногайских татар…

– То ныне одному Аллаху ведомо, уважаемый Кароки-мурза, – склонил голову сотник. – Русские вырезали караул полностью, как и всех воинов, что находились в городе.

– А где ты сам был, Бакы Махмуд?

– Я дрался на улицах города, и был сбит одним из казаков.

– Я не вижу ран на твоем теле, Бакы Махмуд.

– Моя чалма прорублена насквозь, от нее остались одни лохмотья.

– Полагаю, она осталась на улицах города?

– Да, уважаемый Кароки-мурза…

Сотник и сам понимал, насколько неправдоподобно выглядят его оправдания. Но разве он виноват, что чалма спасла ему жизнь, что разрезанная вражеской саблей ткань не удержалась на голове, что от удара он лишился чувств!

– Я служил султану Сулейману тридцать лет, и никто никогда не смел обвинять меня в трусости! – повысил он голос, поднимаясь на ноги и кладя руку на рукоять ятагана. – Я провел в сражениях больше времени, нежели в своей постели! Я…

– Ты хочешь жить, Бакы Махмуд?

– Жить?

– Да, жить. Есть, пить, дышать, спать в своей постели, сидеть на берегу и смотреть на море? Перестань хвататься за ятаган и сядь на ковер. Мы ведь с тобой оба понимаем, что допустили разорение доверенного нам города, что пропадали неизвестно где в самый важный момент. И что именно сейчас султан Селим, может быть, приказывает отправить мне в подарок шелковый шнурок и вкопать себе под окном кипарисовый кол для тебя. Разве не так?

Кароки-мурза немного помолчал, ожидая ответа, потом продолжил:

– Ты хочешь жить, Бакы Махмуд? Как раз сейчас я собираюсь отправиться в поход на неверных, и если мне будет сопутствовать удача, то вернусь с победой, богатым полоном и добычей, пошлю султану много подарков. Наверное, после этого он сменит гнев на милость и оставит шнурок при себе для другого случая. Разве достойно правителя казнить удачливых полководцев? Так вот, Бакы Махмуд. Мне нужно десять пушек и умелые пушкари для стрельбы из них. А в крепости стоит двадцать бомбард.

– Они стоят в башнях для защиты города, уважаемый Кароки-мурза.

– Я знаю, Бакы. Но если ты даже украдешь десять бомбард, твой кол уже невозможно сделать ни толще, ни острее. А я зову тебя в поход на неверных. Победа сохранит тебе жизнь, а поражение все равно ничего не изменит. Что касается янычар, которые согласятся пойти с тобой – им нечего опасаться вовсе. Ты пока еще их сотник, и они обязаны слушаться твоих приказов.