Змеи крови - Страница 40

* * *

– Остановись! – придержал невольницу мурза, когда поутру она попыталась выскользнуть из-под одеяла. – Ты заслужила награды, Фейха. Любой, какой пожелаешь. Чего тебе хочется? Я могу дать тебе свободу, но ты уже не один раз имела возможность сбежать от меня, и ни разу не сделала такой попытки. Я могу сделать тебя своей старшей женой, но ты и так всегда распоряжалась в доме, карала рабов и совершала покупки. Ты не станешь от этого ничуть властнее. Я могу дать тебе золото – но ключи от верхней комнаты и так находятся у тебя. Скажи мне, чего ты хочешь, Фейха?

– Я хочу быть с вами, мой господин…

– Ты и так всегда будешь со мной.

– Я боюсь одного, – облизнув губы, решилась невольница сказать о самом потаенном. – Если с вами что-то случится… Новый хозяин может вдруг прогнать меня или продать…

– Я понял, – положил палец ей на губы мурза. – Да, я позабочусь о твоем спокойствии. Сегодня же я напишу обязательство, по которому ты получаешь от меня свободу и кошелек золота. Ты сможешь воспользоваться этой бумагой, когда пожелаешь, хоть завтра, хоть после моей смерти, и никто не посмеет сказать, что ты – беглая рабыня. Ты довольна?

– Да, мой господин, – Фейха кинулась к нему, прильнула в горячем поцелуе. – Как я люблю вас, мой господин! Я буду с вами всегда, до самого последнего дня, мой господин. Вам не захочется покупать себе новых наложниц и заводить жен…

– Ты уверена? Не покупать новых девушек?

– Почему? Мне нужно три невольницы для работы в кухне и приве… – Фейха запнулась.

– Ступай, – улыбнулся Кароки-мурза. – Мне нужно подниматься.

– Я хочу полежать с вами еще.

– Но мне нужно вставать, – дернулся было мужчина, но Фейха снова придала его к коврам:

– Прошу вас, мой господин. Мне так приятно быть рядом с вами. Еще немного. Еще совсем немного.

В окно уже светило жаркое дневное солнце – но этой невольнице он был готов простить все…

Когда смеющиеся Девлет-Гирей и Менги-нукер вошли через калитку во двор дворца султанского наместника, они обнаружили, что возле разрушенного колодца постелен на дорожку толстый войлочный молитвенный коврик, а на нем стоит, прикрыв глаза, Кароки-мурза.

Гости замерли. Мало того, что хозяин дома выглядел помолодевшим лет на двадцать – но он впервые за последние дни повернулся к колодцу спиной!

– Если он смог обратиться к Богу, он больше не безумен, – пригладил подбородок Гирей-бей. – Аллах способен излечить любого, готового открыть ему свою душу.

Кароки-мурза в последний раз наклонился вперед, коснувшись лбом пахнущего конским потом войлока, потом поднялся и пошел к гостям:

– Пойдемте наверх, – вежливо склонил он голову перед людьми, посетившими его дом, и гости обнаружили, что у пятидесятилетнего мурзы исчезли мешки под глазами и его извечная одышка.

– Велик Аллах, и бесконечны дела его… – изумленно пробормотал Девлет.

Они вошли в угловые покои, пока еще выглядевшие совсем нищими – пара протершихся дорожных ковров на полу, несколько подушек, низкий столик с отломанной ножкой, из-за чего под угол пришлось подложить дровяной чурбачок.

– Фейха! – оглянувшись во двор, распорядился мурза. – Принеси нам кофе!

– Кофе?! – настала очередь изумиться Менги-нукеру. – Кофе здесь?! Пожалуй, Аллах действительно велик.

– Не богохульствуй, – одернул его Девлет.

– А ты не согласен, хан? – еще больше удивился русский.

Османский наместник тем временем разлегся среди подушек и приглашающе указал на них гостям.

– Я продал всех невольников, Кароки-мурза, – начал было Гирей-бей, но хозяин предупреждающе поднял руку, и степняк замолчал.

– Надеюсь, русские пищали, про которые я слышал из разговоров твоих нукеров, ты продать не успел?

– У меня осталось еще почти тысяча стволов, уважаемый Кароки-мурза…

– Что же, это хорошо… – лицо мурзы неожиданно расплылось в улыбке: в комнату, мягко покачивая бедрами, вошла персиянка, выставила на стол чашки, кувшин с холодной водой. Воздух наполнился горьковатым горячим ароматом. – Выдели десяток нукеров в сопровождении моей ключнице, уважаемый Гирей-бей. Ей необходимо совершить много покупок.

– Пусть она передаст моему сотнику, Аязу, что я приказал дать ей охрану.

– Благодарю тебя, бей, – Кароки-мурза поднял со стола одну из широких глиняных чашек, сделал маленький глоток. Потом наполнил холодной водой деревянную пиалу. Привередничать не приходилось – теперь не скоро доведется поднести к губам тонкий китайский фарфор. – На наши земли пришла большая беда. Язычники посмели вторгнуться в древние мусульманские земли, предав огню наши дома и кочевья. Видно, Аллах прогневался на нас за леность нашу и бездеятельность, на попустительство неверным, которые все ближе и ближе подступают к границам правоверной Османской империи, которые поработили братьев наших в Казани и Астрахани.

– Но, уважаемый Кароки-мурза, – опять начал говорить Гирей, но хозяин опять остановил его, вскинув свою руку.

– Я знаю… Так вот. В годину эту тяжкую, когда народ крымский, подданные великого нашего султана Селима обливался кровью, крымский хан Сахыб-Гирей предавался неге в своем дворце возле Чуфут-Кале и никак не препятствовал язычникам. И только мужество друга моего, бея Девлет-Гирея, позволило изгнать неверных из крымских земель, побив многих из них, освободив скот и полонян, и захватив немало оружия.

– А-ага… – до Гирей начал доходить сокровенной смысл услышанной речи.

– Да, Девлет. Я не знаю нового султана и близких друзей его, но пока еще я остаюсь его наместником в Балык-Кае, и могу смело писать письмо самому Селиму. Может быть, он не прочитает его сам. Может быть, его прочитает кто-то из советников. Но если они не заметят такого письма и никак не ответят на него, значит империя действительно умерла, и мне незачем больше служить этому господину! – гневно взмахнул руками Кароки-мурза, но быстро успокоился, прихлебнул кофе и продолжил: – Я мог бы еще десять лет писать о твоих подвигах, Девлет, и еще десять лет Великолепная Порта могла бы их не замечать. Но они не могут не заметить русского набега на окраину великой империи! А значит – не смогут не заметить и воина, этот набег остановившего. Я напишу письмо сегодня, и специально найму лодку, которая доставит его в Стамбул. А ты, Девлет, приложишь к этому письму в качестве подарка султану все пищали, которые еще у тебя остались. Пусть знают, что все написанное – не ложь и не преувеличение.